О творческом пути, работе педагога и борьбе за справед­ли­вость «СитиТрафик» поговорил с испол­ни­тель­ницей авторских песен, руково­ди­телем эстрадно-джазовой студии и единственной участ­ницей на инвалидном кресле шоу «Голос» Ниной Ведениной-Меерсон. 

На днях в ДК «Тольятти» прошел второй сольный концерт Нины Ведениной-Меерсон. Певица представила второй альбом, исполнила новые песни с участием Симфонического оркестра городской филар­монии и собственными воспи­тан­никами школы «Вокалист». Нина согла­силась ответить на несколько вопросов журна­листа портала.

- Нина, как известно все, что есть в человеке, закла­ды­вается в детстве. В том, как воспи­тывают его, чему учат. О чем в себе, в своем внутреннем мире вы можете сказать: это у меня из детства?

- В моем внутреннем мире все — из детства. Я просто сразу родилась очень волевым человеком, очень упертым, четко знала, чего я хочу. Наверное, то, что действи­тельно мне дала моя семья, — это стрем­ление всегда идти до конца. Если ты что-то запла­ни­ровал или начал делать, то стараться сделать это по максимуму.

- Что было в вашем детстве не так, как у всех?

- В моем детстве было очень многое не так, как у всех. Начиная с того, что мои родители всегда принад­лежали культуре, музыке. Вокруг всегда преоб­ладала артисти­ческая среда: очень известные люди, танцоры, певцы, музыканты. И, наверное, это то, что меня отличало от моих сверст­ников, да и не только сверстников.

- Вы помните, как отвечали на вопрос: «Кем ты хочешь стать?» в детстве?

- Раньше в школах (я не знаю, сейчас есть такое или нет) ходили анкеты. Однажды в шестом классе на вопрос в анкете: «Кем ты хочешь стать» я написала, что певицей. До сих пор помню даже почерк этого вопроса. И как меня тогда все засмеяли: «Ой, ну конечно! Певицей! Нашлась!». Певица – это же круто, а я, подумаешь, где. И с тех пор я стеснялась призна­ваться, что хочу быть певицей, у меня это знала только мама.

- Забегая вперед: как выбор пал на Санкт-Петербургский институт культуры?

- Это случайно вообще получилось. Я училась здесь, в Самарской гумани­тарной академии, а в Питер мы с мамой поехали, можно сказать, отдохнуть. Я занималась акаде­ми­ческим вокалом, никогда в жизни не пела эстраду. В общем, если вкратце говорить, дело было так: мы гуляли по набережной, и мне мама говорит: «Вот, кстати, универ­ситет, в котором училась твоя бабушка. Это универ­ситет культуры». И там висит перетяг, что первый год запус­кается эстрадно-джазовый факультет. Был август месяц, вторая половина. Она предложила зайти просто, посмотреть. Мы зашли. Там сидит замдекана, я его спрашиваю: «А как мне можно прослу­шаться?». Он отвечает, что все группы набраны. Я говорю, ну мне просто для себя прислу­шаться, понять, есть ли смысл заниматься дальше, или я себе все напри­ду­мывала. Она меня отправляет к старшему педагогу по вокалу. Именно в этот день она была в универ­ситете, готовила как раз бумаги на посту­пивших в вуз. Ни днем раньше, ни днем позже ее бы не было там. Я к ней прихожу. У нее стоял огромный настоящий рояль, я его на всю жизнь запомнила. Она меня спрашивает: «Что будете петь?». Я говорю: «А что надо?». Она отвечает: «Мне ничего не надо. Это вы пришли, вот вы чего-нибудь и пойте». А я ни одной эстрадной песни не знаю. Задаю вопрос: «Можно ли мне сыграть и спеть свою песню?». Она так удивилась: «Вы что, играть умеете?». Я говорю, ну так, да, форте­пи­анное отделение закончила. Начинаю играть, петь. Она так, скрестив руки, смотрит через свои большие очки и спрашивает: «Угу. Стало быть, вы и сольфеджио знаете?». Я говорю: «Ну конечно». Вот этот ответ ее сразил, потому что, оказы­вается, большая часть посту­пающих вообще без нотной грамоты. И она мне сказала так: «Ну, голос небольшой у вас, но я знаю, что с ним делать». Дала мне какую-то бумажку, отправила в деканат, обратно к ней. В общем, таким образом, меня взяли в универ­ситет, куда я даже не плани­ровала поступать. Позвонила папе только, попросила сгонять в академию и забрать документы оттуда.

- Многие говорят, что Тольятти — город беспер­спек­тивный, и для творческой молодежи лучше профес­си­о­нальный рост начинать в столицах. А вы вернулись в Тольятти. Почему?

- Я вернулась по семейным обсто­я­тель­ствам, тоже не собиралась возвра­щаться. Сейчас все склады­вается так, что я понимаю: не просто так это произошло. Буквально лет шесть назад кто-то мне задал вопрос: «Зачем ты возишься с детьми, это так муторно?». А я совер­шенно четко понимаю, что если я могу окуль­турить даже 20 детей, то они, в свою очередь, окуль­турят своих детей — это же все растет в геомет­ри­ческой прогрессии.

- Для вас как для педагога чему важнее всего научить ваших подопечных?

- Самое главное — научить детей ответ­ствен­ности. Вообще неважно, в какой сфере.

- А они вас чему-нибудь учат?

- Они учат быть добрыми. Всех вообще. Другой вопрос, хотим ли мы учиться. Они учат быть терпе­ливыми и терпимыми. Вообще они учат быть самим собой. У меня, правда, и так это всегда отлично получалось, что тоже не всем нравится. Но они мне дают уверен­ность, что так правильно.

- Многие, кто внезапно оказы­вается в инвалидном кресле, говорят, что для них это приговор в профес­си­о­нальной карьере. Что помогло, позволило не поставить точку в биографии певицы Нины Ведениной после аварии? 

- На самом деле точка была. Но эта точка была связана не с инвалидным креслом. Мне повредили связки. И я была абсолютно уверена, что никогда не смогу петь, потому что я даже говорить не могла. И для меня это была не точка, а много­точие. У меня никогда не бывает точек. Когда я приехала сюда, я пела в дуэте с одним тольят­тинским певцом. Он ко мне пришел и сказал: «Ты чего вообще придумала! Ну-ка давай-ка. Я вот тебе принес пять песен. Все, учим!». У меня не было даже шанса отступить, потому что он приезжал и пел, а я же не могу уйти. Куда я уйду, я сижу в коляске. Приходилось с ним петь. Буквально на вторую репетицию я поняла, как это круто, я хочу петь. И все, это как-то продолжилось.

- Вы, кстати, как-то сказали, что сцена исцеляет. Как это происходит?

- А на сцене как-то все равны. Если ты допущен до сцены, то ты, как минимум, не хуже остальных. И ты прекра­щаешь думать о том, что у тебя что-то не так.

- В последние годы в вашей жизни появилась еще одна деятель­ность. Борьба за нормальные условия жизни для тех, кто передви­гается на коляске. Расскажите подробнее об этом?

- На самом деле, это очень глобальная работа, которая отнимает очень много времени. Если я за нее сажусь, то потеряна для всего и для всех. Она требует очень большой концен­трации. Мне буквально недавно пришел ответ из аэропорта Пулково. И у меня сейчас под вопросом с ними суд. Мне не нужны деньги или какое-то признание, что вот вы правы, а они негодяи. Мне нужно, чтобы проблема сдвинулась с мертвой точки. Если это нельзя сдвинуть никак иначе, значит, я буду идти до последнего. Это не афиширую, не показываю. Рассказываю, наверно, о 15 % из того, что реально проис­ходит в моей жизни. Почему я за это взялась? Я ведь и до аварии работала с детками с инвалид­ностью. И я видела, как им тяжело, как им трудно. Когда ребенок хочет идти на занятия, но он не может подняться по лестнице. Но ему надо, а у нас нет такой возмож­ности. Нет пандусов, нет лифтов. А тут еще, когда я оказалась внутри такой ситуации, узнала все изнутри. И как правильно тут сейчас сказать… Даже когда я встану, если это произойдет, я все равно буду заниматься этим только потому, что я четко знаю, что нужно делать.

- Что сложнее всего на этом поприще?

- Достучаться до чиновников.

- Часто с непони­манием сталкиваетесь?

- Конечно! Но самое ужасное, что они понимают и не делают.

- Чего вы никогда не прощаете людям?

- Я все прощаю. Интересный для меня вопрос. Я прощаю все, но я ничего не забываю. И это очень сложно, потому что я понимаю, что я простила, отпустила и наступает пустота. Вот это самое страшное для меня.

- За какой подарок вы благо­дарны судьбе?

- За то, что я живу.

- Что для вас является источ­ником сил?

- Жизнь.

Ольга Николаева

Поделиться: