«Эмоции, возникшие после убийства людей, исполь­зуются в борьбе за власть».

Вчера во Франции номер журнала «Шарли Эбдо», первый после расстрела журна­листов и их друзей в редакции, вышел 5‑миллионным тиражом. Как пишут европейские СМИ, весь этот тираж был раскуплен. А депутаты Национальной ассамблеи Франции в едином порыве исполнили гимн страны «Марсельезу», чего не было, по сообщения тех же СМИ, уже почти 100 лет — с 1918 года (см. видео внизу).

-Елена, расскажите, как проис­хо­дящее воспри­ни­мается самим французами? Мы видим в СМИ репортажи о много­ты­сячных маршах, людей с табличками «Я — Шарли» и людей с табличками «Я — не Шарли». Что проис­ходит сегодня во Франции?

-Люди здесь шокированы произо­шедшим, потому что для многих это стало личной трагедией, личной потерей. Париж — маленькая деревня, в которой люди хорошо друг друга знают. Здесь всего два с небольшим миллиона человек живут. А эти журна­листы были сами по себе очень добрыми людьми. Интеллигентные, готовые отдать последнюю рубашку ближнему. Безжалостные только в карикатурах.

А вокруг закру­чи­ваются настоящие вихри, в которых эмоции людей, переживших шок, стано­вятся инстру­ментом, их пытаются растащить в свои стороны в своих интересах.

-Например?

-В эти дни по телеви­дению нам уже несколько раз показали подругу покойного редактора «Шарли Эбдо». Она — один из министров кабинета преды­дущего прави­тельства, прави­тельства Николя Саркози. Выступая на различных телеви­зи­онных площадках, эта женщина расска­зывает, каким замеча­тельным человеком был убитый журналист. И главное, она — арабка по проис­хож­дению. Родом из Алжира. Хорошая карта в пользу недопу­щения войны между коренным и арабским населением Франции.

Но семья главного редактора заявляет, что между этими людьми не было отношений, и эта женщина не является подругой их покойного сына. Правда это или нет, мы увидим.

Думаю, в ближайшее время на этой почве нас во Франции ждет много скандалов и разоблачений.

фото ru.euronews.com

-Вы сказали, что журна­листы «Шарли Эбдо» были безжа­лостными только в карика­турах. И мы видим, что огромное число людей, например во Франции, воспри­нимает их работы как прояв­ление свободы слова. Как человек, хорошо понимающий мента­литет этой страны, как психолог, могли бы вы объяснить, почему свобода слова «Шарли Эбдо» прояв­лялась именно в такой форме — весьма оскор­би­тельной для огромного числа других людей?

-Я думаю, у этого есть биоло­ги­ческая и культурная причины, как минимум. И говоря культура, я имею в виду не памятники, музыку, живопись и литературу, но ее социо­ло­ги­ческое напол­нение. То есть знания, умения, навыки, представ­ления о жизни, ценности — все, что есть у группы людей числом больше двух человек, что наработано прежними поколе­ниями и передается потомкам. И если пытаться понимать любое событие без культурного контекста, то ничего не выйдет.

Например, в России есть традиция варить борщ или париться на Новый год. А у французов принято смеяться надо всем. Если для русских, например, совер­шенно очевидно, что есть границы для смеха — и очевидно это вслед­ствие какой-то врожденной нормы, опции по умолчанию, но у французов нет этой опции, для них это не очевидно. Более того, они воспри­нимают это как свое фунда­мен­тальное завое­вание, как ценность своей жизни и называют это свободой слова. Смех и сатира для французов не имеют никаких пределов. Сегодня совер­шенно всерьез во французском обществе ведутся дискуссии о том, над чем можно смеяться, а над чем — нет. То есть изначально предпо­ла­гается, что смеяться — это святое, и делать это можно над чем угодно. Но в последние десяти­летия появились какие-то расовые, культурные и прочие проблемы, и стали возникать вопросы, можно ли над опреде­ленными вещами смеяться. Выжившие работники ежене­дельника и их друзья и сейчас, после трагедии, находятся на позиции, что нужно и можно смеяться над чем угодно и над любым символом. Журнал делал много карикатур и на самих себя.

-Многие в России скажут, что это, видимо, наследие так называемой карна­вальной традиции, прояв­ления матери­ально-телесного низа, о чем писал Бахтин, исследуя произ­ве­дения Рабле…

-Но эта теория ничего не объяснит на самом деле. Здесь очень важно то, как эта традиция разви­валась. Как именно проявился «матери­ально-телесный низ». Непристойности есть в любой культуре. У французов уже с 16 века появился площадной театр марио­неток, высту­павший перед просто­лю­динами на ярмарках, у русских — лубок. Русским не придет в голову Бога изображать в непри­стойных картинках, но зато они могут спеть матерные частушки. Так вот, то, что рисовали в «Шарли Эбдо» — это русская матерная частушка в картинках. Этой смеховой традиции 5 веков, французы в ней выросли.

А в исламской культуре существует строгий запрет на изобра­жение не только пророка, но животных и людей вообще — во многих странах по сей день. Хотя сейчас он не соблю­дается строго с появлением кино и фотографии. Не забывайте, что за это предпо­ла­гается очень строгое наказание, потому что художник позволил себе сравниться с творцом. То есть в культурной традиции мусульман в помине не было того, что было в культурной традиции французов. А когда мы, люди, встре­чаемся с чем-то неизвестным и непонятным, то в большинстве своем начинаем проеци­ровать на него свои представ­ления. «Кем я должен быть, чтобы такое нарисовать? Наверное, извра­щенцем. Ведь в моей культуре это не принято и строго наказуемо, и я сильно страдаю от того, что нарушаются сразу несколько запретов. Значит, нужно уничтожить извра­щенцев — прово­ка­торов», — такой примерно может быть логика человека.

-Многие русские тоже считают оскорб­ление святых перебором.

-Я понимаю их чувства. Но русские тоже проецируют. Мы как право­славные не знаем одну весьма интересную вещь об устоях католи­цизма. В право­славной традиции священнику разре­шается жениться и иметь детей. А в католи­ческой он принимает обет безбрачия. При этом его биоло­ги­ческая природа не меняется. Мы знаем из уже обнаро­до­ванных фактов, что иногда эта природа находила для своей реали­зации такие пути, которые в религии принято осуждать. Речь о гомосек­су­а­лизме и педофилии. Сегодня всем известны скандалы на эту тему, время от времени возни­кающие вокруг католи­ческой церкви. Но эти скандалы были и раньше, они столе­тиями заминались. Поэтому для русского человека карикатура, на которой изображена троица в самом непри­стойном виде и в гомосек­су­альном ключе (а такие рисунки были в «Шарли Эбдо»), непонятна и произ­водит шокирующее впечатление.

А для французов с культу­ро­ло­ги­ческой и истори­ческой точки зрения эта карикатура атакует гомосек­су­ализм и педофилию в церкви. Ведь люди, которые призывают других к христи­ан­скому поведению, сами весьма и весьма грешны. А поскольку нет границ дозво­ленного в осмеянии, нет запрета на изобра­жение живых существ, то получается карикатура, которая непонятна русским. И тем более мусуль­манам. Для последних это явная провокация.

-Если дело в культурных и психо­ло­ги­ческих отличиях, то реакция неприятия и шока тоже могла бы быть в рамках культуры. Жалоба в суд, например. Публичное выступ­ление с осуждением таких действий. Но произошло убийство. Некоторые говорят: «Они просто нелюди, раз пошли на такое».

-Люди пошли на это, потому что отреа­ги­ровали и культурно и биоло­ги­чески. Дело ведь не только в самом изобра­жении святых или пророков, которое, повторюсь, строго запрещено и должно караться смертью, но и в том, как они изображены. Про троицу мы уже упоминали. Пророка Мухаммеда «Шарли Эбдо» тоже изображал с обнаженными ягодицами. А это с биоло­ги­ческой точки зрения очень серьезный вызов.

-Расскажите подробнее.

-У многих видов живых существ, включая человека, жизнь органи­зуется иерар­хи­чески. Мы выживаем благодаря тому, что мы — коллек­тивные существа, группа. А группа должна управ­ляться. Значит, возникает иерархия: кто-то командует, кто-то подчи­няется. Такая органи­зация предпо­лагает посто­янную борьбу за домини­ро­вание и стрем­ление занять ступеньку в иерархии. Обезьяны, львы, птицы, грызуны, люди — все генети­чески запро­грам­ми­рованы на такое поведение. Важно понимать, что это не зависит от нашего выбора и от нашей культуры. Это — биоло­ги­ческая программа, существо­вание которой давно доказано многими поколе­ниями ученых.

Возьмем, к примеру, стаю обезьян. Борьба за домини­ро­вание проис­ходит в основном среди самцов. Как правило, вопрос, кто тут главный, они решают в драке. Проигравший у них — и это также доказано много­чис­ленными наблю­де­ниями за животным миром — часто принимает позу «подставки», позу самки, вставая на четыре лапы ягодицами к победителю. Таким образом он признает свое поражение и отдается на милость сильнейшего. Поскольку у обезьян самцы четко доминируют над самками, то этот ритуал означает, что побеж­денный унижен.

То же самое проис­ходит у львов и некоторых видов птиц.

У людей подобные вещи также воспри­ни­маются как унижение и подчи­нение. В русском языке это нашло отражение во многих бранных и нецен­зурных выражениях, содер­жащих угрозы. То же самое и в других языках. Такие выражения — всегда вызов, обещание противнику того, что он будет унижен, повергнут.

С этой, биоло­ги­ческой, точки зрения изобра­жение мужчины в позе фотомодели с голыми ягодицами означает, что его отожде­ствили с женщиной.

-Те, кто рисовал карикатуры, такие же генети­чески запро­грам­ми­ро­ванные люди. Значит, созна­тельно или бессо­зна­тельно они вкладывали биоло­ги­ческий смысл в рисунки.

-Да, биоло­ги­ческий смысл был, но на него было нанизано главное — смысл культурный. Французы, которые это рисовали, имели в виду совер­шенно иное.

-Что?

-Во Франции сегодня еще живы люди, которые изучали Катехизис и учились в школе, где, несмотря на то, что телесные наказания были запрещены с 1881 года, многие учителя пользо­вались ими еще в 20 веке. Люди, пережившие это, еще не все даже на пенсию вышли. Если ученик делал что-то не так, он должен был положить руки на стол, чтобы учитель ударил его по пальцам линейкой. Учитель мог быть пастором на уроке катехизиса, на уроке, куда ребенка отправили, не интере­суясь, хочет или не хочет он изучать слово божье.

А телесные наказания, которые практи­ко­вались раньше, это, как мы помним, были розги. Если вспомнить, что занимались этим мужчины, которым не разре­шалось иметь женщину, то можно многое понять. Это замал­чи­валось, подав­лялось — и страдание вылилось в подобные карикатуры. Атаковать церковь такими картинками — это и была для журна­листов «Шарли Эбдо», принад­ле­жащих к этому поколению, борьба за свободу, справед­ли­вость и правду.

-Другие французы считывают эти смыслы в карикатурах?

-С тех пор, как телесные наказания были в школах оконча­тельно искоренены и отменены, выросло два поколения. Они понимают, откуда это истори­чески взялось, но их это уже так не трогает и не является для них актуальным. К моменту, когда случилась трагедия, «Шарли Эбдо» был на грани закрытия, он почти растерял свою публику. Но сейчас этот расстрел карика­ту­ристов, евреев и полицейских, всколыхнул много чувств протеста, и в эту среду, 14 января 2015 года, тираж «Шарли Эбдо» поднялся с 60 тысяч до 5 миллионов экземпляров.

-Многие считают, что такими скандальными карика­турами журна­листы хотели поднять свой тираж своего издания.

-Для них было очень естественно этого хотеть. Но дело не в этом, а в том, что в любом случае для француза, который это рисовал, и для араба, который на это смотрел, такая карикатура означает разные вещи. У араба в культуре просто нет смехового и идеоло­ги­че­ского, истори­че­ского кодов для ее «прочтения», так же, как у право­славного. Вместо этого кода выступают религи­озные убеждения и биоло­ги­ческие программы.

Расстреляв журна­листов «Шарли Эбдо», уходившие люди кричали, что пророк отмщен. Понятно, что высшее существо, не может пострадать от изобра­жений, но может сильно рассер­диться за нарушение своих запретов. Поэтому оно может наказать, но не мстить. Отмщения требовали чувства людей. Что в них было задето? Люди считали в карикатуре биоло­ги­ческий вызов, а не только прово­ка­ци­онное нарушение запрета. Именно поэтому карикатуры шокируют не только мусульман. 

-Есть множество россиян, которые убеждены, что коды для «прочтения» таких вещей у них уже инстал­ли­рованы. Они выражают полную солидар­ность с точкой зрения «стреляли в свободу слова» и не считают случив­шееся французским феноменом.

-Люди из других стран смотрят на случив­шееся, как на символ, на который можно проеци­ровать свое состояние. Но это состояние по большей части заполнено своим же культурным контекстом. Подавляющее большинство россиян не знало этих людей, в этих пережи­ваниях нет чувства личной потери.

Эмоции и инфор­мация, полученные из другой страны, просто подпитали то, что есть в России с ее российской актуаль­ностью. Но кое-что общее здесь все же есть. А именно то, как люди относятся к власти.

Поделиться: